Можно указать точные даты, когда Достоевский страдал игроманией. 24 июня 1862 года он впервые подошел к игорному столу, а 16 апреля 1871 расстался с рулеткой. Всё происходило во время поездок за границу, в России игорный бизнес был под запретом, имелись лишь противозаконные заведения вроде изображенного в романе «Подросток». В 1863 году писатель поехал в Париж на встречу с Полиной Сусловой, в которую влюблен, остановился в Висбадене и выиграл 10 тысяч франков. Это немалая сумма, хотя 5 тысяч он тут же проиграл. В 1867 году, когда он поехал за границу уже с молодой женой, он вновь возвратился к рулетке в надежде поправить свои обстоятельства.
В одном из писем Достоевский сообщает, что разгадал секрет, следуя которому, можно всегда выигрывать: «…он ужасно глуп и прост и состоит в том, чтоб удерживаться поминутно, несмотря ни на какие фазисы игры, и не горячиться». Образец для подражания увиден в Висбадене: «Есть тут один жид: он играет уже несколько дней, с ужасным хладнокровием и расчетом, нечеловеческим … он загребает деньги и уносит каждый день по крайней мере по 1000 гульденов». Вот такой «наполеоновский» тип игрока, который, как говорится, держит Бога за бороду.
Но сам же Достоевский в другом письме признается, что следовать этому секрету ему невозможно: «Не с моими нервами играть… как только начнется выигрыш, я тотчас начинаю рисковать; сладить с собой не могу». В долгое заграничное житье с молодой женой он проиграл буквально всё, заложил ее приданое, обручальные кольца, дошел до крайности. Когда приходили какие-то средства из России, от матери Анны Григорьевны, он шел в ломбард, чтобы выкупить семейные ценности, но оказался в казино и снова всё проиграл. Он занимает у Тургенева, у Гончарова, у Майкова, выпрашивает авансы у Каткова...
Что было причиной такой страсти? Был ли Достоевский жаден до денег? Типичный литературный пролетарий, он жил на средства, получаемые от литературной работы. Скажем, за «Преступление и наказание» он получал по 150 рублей за лист, за роман «Идиот» — немного больше, 166. Ставка поднимается до 250, когда он пришел к Некрасову с «Подростком», наконец, «Братья Карамазовы» — тоже примерно по 250 рублей за лист. Лист — это 16 печатных страниц. Это не самые высокие ставки, вдвое больше получал Толстой, который был и без того обеспечен.
Деньги были нужны, чтобы кормить семью, помогать пасынку, семье покойного брата… Следует сказать, что Достоевский вообще легко расставался с деньгами, у него не было комплекса Скупого рыцаря. Когда умер брат, он взял на себя примерно 20 тысяч рублей его долга, по существу, на много лет закабалив себя. Анна Григорьевна рассказывала, что когда он выходил на улицу, то, как она говорила, почти не убирал кошелек в карман и всем, кто у него просил милостыню, давал, и тем, кто приходил к нему домой и просил, он тоже не отказывал. Так что дело не в жадности. Дело в чем-то другом.
Несхожие герои его романов иногда удивительным образом совпадают в своих суждениях. Кипучий Дмитрий Карамазов: «без денег — ни шагу», мудрый Макар Иванович в «Подростке»: «Даже если деньги не бог — это по меньшей мере полубог», и, конечно, в «Игроке» главный герой, падающий в бездну игромании: «деньги — это всё».
Наверное, самое значительное произведение в этом плане — это роман «Подросток», потому что идея Подростка — это идея капитала, побеждающего мир богатства. Подросток в какой-то мере излагает отношение самого Достоевского к деньгам, когда говорит: «Мне не нужно денег, или, лучше, мне не деньги нужны; даже и не могущество; мне нужно лишь то, что приобретается могуществом и чего нельзя приобрести без могущества: это уединенное и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьется мир! Свобода! Я начертал наконец это великое слово… Да, уединенное сознание силы — обаятельно и прекрасно. У меня сила, и я спокоен».
«Это прежде всего забвение всякой мерки во всём… Это потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и — в частных случаях, но весьма нередких — броситься в нее как ошалелому вниз головой».
Могучая сила денег, дающая человеку свободу, осмысливается Достоевским в разных произведениях. Я уже цитировал «Записки из Мертвого дома», где сказано, что деньги — «чеканенная свобода». На денежном интересе замешены едва ли не все романы Достоевского. В «Братьях Карамазовых» пресловутые 3000 затянули узел отцеубийства. В этом же романе штабс-капитан Снегирев топчет деньги, сочтя их за оскорбление, но затем все-таки берет. Вообще говоря, деньги в романах Достоевского могут быть дьяволовым эликсиром, а могут — цементом братства. Деньги, добытые игрой, — конечно, первое. Достоевский это понимал (ведь это он написал роман «Игрок» как историю болезни духа) и тем не менее не мог остановиться.
«Хуже всего, — пишет он в одном из писем, — что натура моя подлая и слишком страстная: везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил». Обращаю внимание, что это признание Достоевского созвучно тому, что он говорит о русском национальном характере в очерке «Влас»: «Это прежде всего забвение всякой мерки во всём… Это потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и — в частных случаях, но весьма нередких — броситься в нее как ошалелому вниз головой». Недаром один из героев «Игрока», англичанин Астлей, говорит, что «рулетка — это игра по преимуществу русская». И действительно, есть ли у других народов такие поговорки: «пан или пропал», «риск — дело благородное», «кто не рискует, не пьет шампанское»?
Очевидно, вот это ощущение «бездны мрачной на краю» или даже падения в нее было мучительным и в то же время — вот парадокс! — необходимым, в чем он и признавался: «Состояние возбужденное, тревожное, – но моя натура иногда этого просит». Это состояние, надо полагать, поднимало и градус творчества. Он вспоминал в одном из писем Анне Григорьевне, что именно после проигрыша выдумал «Преступление и наказание». Жуткий проигрыш дал толчок и к написанию романа «Идиот». Проиграв, он садился за письменный стол, когда отступать уже было некуда. И самое творчество представлялось ему как игра с непредвиденным результатом: «Рискнул, как на рулетке: “Может быть, под пером разовьется!”».
Однако всепоглощающая страсть игры оценивается Достоевским как проигрыш жизни, что он и показал в полуавтобиографическом романе «Игрок». В письме Н. Н. Страхову он сообщает о своем герое: «…все его жизненные соки, силы, буйство, смелость пошли на рулетку. Он — игрок, и не простой игрок, так же как скупой рыцарь Пушкина не простой скупец». Это, говорит Достоевский, «своего рода ад». Он сам прошел через этот ад!
Кажется, что написал «Игрока» и должен был бы освободиться от мучительного ада, но на самом деле ничего подобного не произошло. Более того, Достоевский дошел, как он сам говорит, до края бездны: в 1868 году его проигрыши терзали беременную жену, и всё это привело к трагическому финалу, к смерти их первенца. Достоевский воспринял это как собственную вину, поклялся больше не играть, но опять не выдержал. Он попал в порочный круг, из которого его герой-игрок так и не смог выбраться.
Но для автора наступил-таки момент истины. В его излечении от игромании мы многим обязаны его жене, победительной в своей любви Анне Григорьевне, которая, видя мучения мужа, не только не укоряет за проигрыши, а, более того, в переломном апреле 1871 года сама (!) предлагает ему поехать в Висбаден и попытать счастья, потому что понимает, как для него мучительно это насильственное воздержание. Он едет и проигрывает одну сумму, проигрывает другую, которую она ему присылает, всего 180 талеров. Это разорительно для них, и он пишет письмо жене, вновь обещает, клянется: «Я перерожусь… и жизнь новую начинаю». Клятвы на сей раз не были нарушены. Вина перед женой и маленькой (другой уже) дочерью, глубочайшее покаяние излечило, наконец, его. «Надо мной, — пишет он, — великое дело совершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти 10 лет».
«Надо мной, — пишет он, — великое дело совершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти 10 лет».
И в самом деле, потом оказываясь за границей — а это 1874 год, 1875, 1876 и 1879, — он ни разу не подумал об игре. Дело в том, что незадолго до 1874 года, когда Достоевский снова поехал за границу, все игорные дома Германии были закрыты на 60 лет. Точно так же вслед за ними закрыты были все игорные дома Европы, кроме княжества Монако и его знаменитого казино Монте-Карло. Так что у Достоевского была единственная возможность играть — поехать в Монако. Он этого не сделал, и вот тут действительно судьба: сошлись и обстоятельства, и его собственная воля — он наконец-то излечился, не потеряв при этом способности к творчеству.
Comments